Неточные совпадения
— Моя статья? В «Периодической речи»? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно написал полгода назад, когда
из университета вышел, по поводу одной книги одну статью, но я снес ее тогда в газету «Еженедельная речь», а не в «Периодическую».
Райский
вышел из гимназии, вступил в
университет и в одно лето поехал на каникулы к своей двоюродной бабушке, Татьяне Марковне Бережковой.
Попав
из сельской школы по своим выдающимся способностям в гимназию, Набатов, содержа себя всё время уроками, кончил курс с золотой медалью, но не пошел в
университет, потому что еще в VII классе решил, что пойдет в народ,
из которого
вышел, чтобы просвещать своих забытых братьев.
За несколько времени перед тем, как
вышел он
из университета и отправился в свое поместье, потом в странствование по России, он уже принял оригинальные принципы и в материальной, и в нравственной, и в умственной жизни, а когда он возвратился, они уже развились в законченную систему, которой он придерживался неуклонно.
Вышел из 2–го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский
университет, — это были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить, не привез никого, и потому никто
из нас не знал, что у него не 400, а 3 000 р. дохода.
Мне разом сделалось грустно и весело;
выходя из-за университетских ворот, я чувствовал, что не так
выхожу, как вчера, как всякий день; я отчуждался от
университета, от этого общего родительского дома, в котором провел так юно-хорошо четыре года; а с другой стороны, меня тешило чувство признанного совершеннолетия, и отчего же не признаться, и название кандидата, полученное сразу.
Мудрые правила — со всеми быть учтивым и ни с кем близким, никому не доверяться — столько же способствовали этим сближениям, как неотлучная мысль, с которой мы вступили в
университет, — мысль, что здесь совершатся наши мечты, что здесь мы бросим семена, положим основу союзу. Мы были уверены, что
из этой аудитории
выйдет та фаланга, которая пойдет вслед за Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней.
Вместо этого переезда я осуществил свою мечту,
вышел из шестого класса кадетского корпуса и начал готовиться на аттестат зрелости для поступления в
университет.
Я решил
выйти из кадетского корпуса и держать экзамен на аттестат зрелости для вступления в
университет, что было нелегко вследствие моих плохих способностей к пассивному усвоению чего-либо.
Это — учитель немецкого языка, мой дальний родственник, Игнатий Францевич Лотоцкий. Я еще не поступал и в пансион, когда он приехал в Житомир
из Галиции. У него был диплом одного
из заграничных
университетов, дававший тогда право преподавания в наших гимназиях. Кто-то у Рыхлинских посмеялся в его присутствии над заграничными дипломами. Лотоцкий встал, куда-то
вышел из комнаты, вернулся с дипломом и изорвал его в клочки. Затем уехал в Киев и там выдержал новый экзамен при
университете.
— О боже мой! ну,
выслать их вон
из города, ну, закрыть
университет.
— Напротив-с! Там всему будут учить, но вопрос — как? В
университете я буду заниматься чем-нибудь определенным и
выйду оттуда или медиком, или юристом, или математиком, а
из Демидовского — всем и ничем; наконец, в практическом смысле:
из лицея я
выйду четырнадцатым классом, то есть прапорщиком, а
из университета, может быть, десятым, то есть поручиком.
—
Из Шекспира много ведь есть переводов, — полуспросил, полупросто сказал он, сознаваясь внутренне, к стыду своему, что он ни одного
из них не знал и даже имя Шекспира встречал только в юмористических статейках Сенковского [Сенковский Осип Иванович (1800—1858) — востоковед, профессор Петербургского
университета, журналист, беллетрист, редактор и соиздатель журнала «Библиотека для чтения», начавшего
выходить в 1834 году. Писал под псевдонимом Барон Брамбеус.], в «Библиотеке для чтения».
—
Из Московского
университета изволили
выйти? Знаю, сударь, знаю: заведение ученое; там многие ученые мужи получили свое воспитание. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — проговорил почтмейстер, подняв глаза кверху.
— Я всего два года
вышел из Московского
университета и не служил еще.
— Уж и я его
из виду потерял, — продолжал Зухин, — в последний раз мы с ним вместе Лиссабон разбили. Великолепная штука
вышла. Потом, говорят, какая-то история была… Вот голова! Что огня в этом человеке! Что ума! Жаль, коли пропадет. А пропадет наверно: не такой мальчик, чтоб с его порывами он усидел в
университете.
Несколько лет тому назад говорили, например, что Бельтов, только что вышедший
из университета, попал в милость к министру; потом, вслед за тем, говорили, что Бельтов рассорился с ним и
вышел в отставку назло своему покровителю.
Я просидел около десяти дней в какой-то дыре, а в это время
вышло распоряжение исключить меня
из университета, с тем чтобы ни в какой другой
университет не принимать; затем меня посадили на тройку и отвезли на казенный счет в наш губернский город под надзор полиции, причем, конечно, утешили меня тем, что, во внимание к молодости моих лет, дело мое не довели до ведома высшей власти. Сим родительским мероприятием положен был предел учености моей.
Сам я, однако, русский, а в чины произошел таким образом, что в Харьковском
университете экзамен на уездного учителя выдержал; но матушка пожелала, чтоб я
вышел из учителей и пошел в чиновники.
Двадцати одного года он окончил курс гимназии, двадцати пяти
вышел первым кандидатом
из университета и тотчас поступил старшим учителем в одну
из московских гимназий, а двадцати семи женился самым неудачным образом.
Вышел из третьего курса
университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, а по паспорту я — киевский мещанин.
Помещение мое состояло
из передней и комнаты, выходящей задним окном на Девичье поле, Товарищем моим по комнате оказался некто Чистяков, выдержавший осенью экзамен в
университет, но не допущенный в число студентов на том основании, что одноклассники его по гимназии,
из которой он
вышел, еще не окончили курса.
И вот я в полутатарском городе, в тесной квартирке одноэтажного дома. Домик одиноко торчал на пригорке, в конце узкой, бедной улицы, одна
из его стен
выходила на пустырь пожарища, на пустыре густо разрослись сорные травы; в зарослях полыни, репейника и конского щавеля, в кустах бузины возвышались развалины кирпичного здания, под развалинами — обширный подвал, в нем жили и умирали бездомные собаки. Очень памятен мне этот подвал, один
из моих
университетов.
В продолжение этого времени я переписывался с Леонидом; он меня уведомлял, что желание Пионовой исполнилось: Лида
вышла за Марасеева, что дела их по долгам поправляются плохо, что он поступил в
университет, но ничего не делает; вообще тон его писем, а особенно последних, был грустен, в одном
из них была даже следующая фраза...
Друг мой Александр Панаев с братом своим Иваном, нашим университетским лириком, также воспламенились бранным жаром и решились
выйти немедленно
из университета и определиться в кавалерию.
В 1807 году
вышел я
из университета, а в 1808-м уже служил переводчиком в «Комиссии составления законов».
Вышедши из пансиона, где он выучился говорить на трех языках, он поступил в
университет, на филологический факультет.
Любовь Иосафа Платоновича Висленева к Александре Ивановне Гриневич не помешала ему ни окончить с золотою медалью курс в гимназии, ни
выйти одним
из первых кандидатов
из университета.
Через двоих моих сожителей по квартире, В.Дондукова и П.Гейдена, я ознакомился отчасти и со сферой молодых гвардейцев. Они оба
вышли из Пажеского корпуса, и один
из них, Гейден, кончил курс в Артиллерийской академии, а Дондуков состоял вольным слушателем в
университете. В военную службу никто
из них не поступил.
Ничего в жизни не легло у меня на душу таким загрязняющим пятном, как этот проклятый день. Даже не пятном: какая-то глубокая трещина прошла через душу как будто на всю жизнь. Я слушал оживленные рассказы товарищей о демонстрации, о переговорах с Грессером и препирательствах с ним, о том, как их переписывали… Им хорошо. Исключат
из университета,
вышлют. Что ждет их дома? Упреки родителей, брань, крики, выговоры? Как это не страшно! Или — слезы, горе, отчаяние? И на это можно бы идти.
Шувалов выработал также план среднего и низшего обучения; по провинциям должны были заводить народные школы, где преподавались бы основы разных наук, а в «знатных» городах — гимназии, куда поступала бы молодежь
из школы и
выходила бы в
университет, в Академию наук, в Морскую академию или кадетский корпус.
Когда эта желанная бумага была получена и положена в карман, и он, высоко подняв голову,
вышел из правления
университета, жизнь представлялась ему заманчивой картиной…